Для иллюстрации социально-экономических отношений на селе, сложившихся в результате “освобождения” крестьян без земли, но с долгами, и политики семейства Романовых по превращению производительных сил страны в обузу и нахлебников, годных лишь в качестве пушечного мяса для дураков генералов.
Из дневника Андрея Михайловича Рыкачева (1876 – 1914) и его отчета созданному вольным экономическим обществом комитету для оказания помощи пострадавшим от неурожая
16 апреля 1898 года
Вчера вечером было собрание уезжающих у Савенковых. Медик Сулима-Самуйло давал медицинские советы. Оттуда пошли все в Вольное Экономическое общество. Там заседал комитет, нас посылающий. Зал имел сонный вид. Публики (вход свободен) очень мало. Кетриц (председатель) читал разные письма, доклады. Один седой старик с чудовищными бакенами изображал нечто вроде корифея греческого хора: он подавал реплики председателю, и делал разнообразные замечания, большею частью пустые. Остальные почти все время безмолвствовали. Изредка вскакивал сердитый господин, имеющий касание к переселенческому делу. Все говорившие члены старались пересыпать свои замечания сообщениями автобиографического характера. По делу «студенческих отрядов» все имели очень смутное представление: поднимался вопрос о том, на сколько времени давать деньги, на что их тратить. Между тем все это уже давно решено. Больше всех смыслит по этому вопросу студент Пичахчи, – дельный малый должно быть. Он вообще чуть ли не самое нужное лицо в этом комитете: по крайней мере мне показалось, что он наиболее осведомлен. Нас представили потом Кетрицу. Я расписался в получении «Домашней медицины» Флоринского и «Общепонятноrо законоведения» Дружинина. Снабдил нас этими книгами тот же Сулима-Самуйло.
Сегодня расходы:
- калоши – 2 р. 50 к.
- конверты 52 к.
- уксусная эссенция 60 к.
19 апреля
Сейчас были у князя Мышецкого. К нам вышел седенький старичок в халате и стал извиняться: он болен и во время разговора закашливался. Он посоветовал ехать в Богородицкий и Епифанский уезды. Нужда по его мнению в некоторых местах, например Веневском и Новосильском уездах, еще больше. В Веневском уезде земство ничего не делает для облегчения бедствия, и конечно хорошо бы было подать там некоторую помощь. Но там нет порядочных людей, а что можно сделать без сочувствия местных людей? Положение дел вообще в устах либерального старичка получало мрачную окраску. Губернатор, из лакейства перед Министром внутренних дел отрицает голод и тиф, а местные власти вторят и подтверждают «доказательствами» это мнение губернатора. Так недавно вернулся из Богородицкого уезда некий врач, который представил губернатору доклад о благополучном состоянии уезда, основываясь якобы на данных местных врачей; в докладе упоминается между прочим, что исхудалых лиц нет и что некоторые крыши заново перекрываются.
Этот доклад, говорит князь, непременно будет положен в основание доклада губернатора самому государю. Губернатор на днях едет в Петербург и можно себе представить, как он изобразит положение голодающей губернии – ведь и государь профан в этом деле. Враждебное отношение губернатора к голодающим
20 апреля
сказалось и в других мероприятиях: губернатор не утвердил ассигновки богородицкого земства на особого уполномоченного, которого земство хотело посылать по продовольственным делам; далее, он как-то нехорошо распорядился насчет того, кто должен ведать деньги, ассигнуемые Красным Крестом. Вообще князь Мышецкий глядит на дело мрачно. И нас он пугал: на нас дескать в 20 глаз смотреть будут. Впрочем насчет возможности обыска он, кажется, усомнился.
Тула – город, похожий и на Ярославль и на Псков и должно быть на многие другие губернские города. Кремль с тонкими и высокими зубцами. Большие площади. Двухэтажные домики. Плохи городовые (Один на мой вопрос, где Петровская улица, сказал: а черт ее знает).
Родственники Шимкевича пригласили нас на вечерний чай. Он – фабрикант, с заплывшим неинтеллигентным лицом, человек неинтересный (смешивает оперу с опереткой). Вся семья – тоже. Просили нас на рояле сыграть. Сам Шимкевич из тех которые насмешечкой и здравым смыслом отнекиваются от всякого затруднения. Но человек, по мнению Образцова «по всем вероятиям честный». Вечером – у Немолодышевой. Там собралось человек 7-8 интеллигенции. Нового они ничего, кажется не сообщили, но приятная атмосфера, царящая в этом либеральном кружке учительниц и земских деятелей (впрочем последние были представлены кажется, лишь одним статистиком) приподняли несколько наше настроение, упавшее от бессонницы и какой-то бестолочи, ощущаемой мною в эти дни. Дали они нам два зимних пальто, уверив, что холодно будет в деревне. Статистик пожертвовал свое совсем – продать его потом и вырученные деньги употребить на дело.
Сегодня 20 явились в Богородицкую Управу к графу Бобринскому, председателю управы. Эго еще молодой человек, рослый и грузный, породистый, с аристократическим должно быть выговором, с лицом гвардейского офицера (в красной офицерской фуражке ходит). Граф познакомил нас с наличным составом Управы и продолжал свои занятия. Только заявил, что трудно будет нас пристроить: начальство уже очень косо посмотрит. Он принимал уполномоченных от разных сельских обществ и размечал с ними нуждающихся в ссуде на обсеменение. За другим столом делали то же относительно ссуды на продовольствие. Затем приходили разные мужики и бабы с просьбами и жалобами, что их обошли, чтоб им прибавили. Одна пара даже на колени встала. Но граф сурово приказал встать. Иные жалобно рассказывали, что нечего есть. Пришел один земский начальник, который обращался с мужиками гораздо суровее, прикрикивал иногда, но зато держался более уверенно. Затем пошли к графу обедать. Живет он с большим комфортом. Старинная мебель с гербами. Обстановка солидная, выдержанная. Он еще раз заявил, что при нынешнем положении вещей мы можем ожидать со стороны администрации самого худшего. Может случиться даже высылка. В прошлый голод губернатор отставил от дела и официально велел выехать одной курсистке без объяснения причин. Во всяком случае о том, чтобы встать в официальное положение к земству, нечего и думать. Мы можем быть полезны земству только своими сообщениями о положении дел. Ибо у них в управе сведения и дела начинают приобретать официальный бумажный характер. Посоветовал ехать в Малевку причем сказал характерную вещь: что посылая туда, вступает в открытый разрыв с тамошним земским начальником. Губернатор предписал управе советоваться по выдаче ссуд с земскими начальниками. А земский начальник в Малевке голода не признавал. Вообще же граф и управа ладят с земскими начальниками и выдают ссуды по соглашению с ними. Земские начальники – здесь среднего качества. Тот который приходил в управу – хорош: хотя и не работник, но не мешает, а даже помогает.
22 апреля
Губернатор – дескать всячески мешает земству. И министерство внутренних дел не мало вредит. Например сперва назначили продовольственную норму в 30 фунтов, всего пособия давать до 15 апреля а потом позволили продолжить и выдавать по 50 фунтов но с тем, чтобы общей суммы не увеличивать. Таким образом если бы земство стало жаловаться, что дали только по 30 фунтов, министерство могло бы показать бумагу, что выдается больше – по 50 фунтов. Граф провел с нами почти весь день – должно быть с ленцой, и не так уж много у него дела, а то не стал бы тратить понапрасну целый день, тем более, что разговор большею частью не отличался оживленностью. Вечером к нему пришел священник один, потом земский начальник. Священник выразился о голоде так: бедные крестьяне голодают, богатые – проживаются. Земский начальник – болтливый старикашка, из тех, которые мало обращают внимания на собеседников, обреченных выслушивать их длинные разговоры. Но он говорил и интересные вещи. Например как он относится к [волостному] сходу. Губернатор пожелал, чтобы произвести засыпку [овса]. Сам старик земский начальник в этом не видел толку. Но когда на сходе стали возражать против предложенной им засыпки, он счел это оскорблением своей власти, и начал расправу: кто говорит против, выходи, ты говоришь, – я тебя посажу. А они закричали: Всех сажай, всех сажай: а! кто говорит: всех сажай? – выходи и т. д. По его мнению власть земских начальников куда меньше власти мирового посредника: у этого полиция была в распоряжении, он мог давать до 20 розог. Сам он, будучи земским начальником 2 раза применял розги: один раз при размежевании крестьян землей, другой – при выселении на новые места. Во втором случае едва не вышел большой бунт.
Вчера приехали в Малевку. Малевка селение – до 8000 душ. Была сначала довольно богата. Сильно поддерживал ее сахарный завод и угольные копи. Крестьяне обрабатывали свеклу и сдавали ее на завод графов Бобринских. Эrи графы – единственнъrе крупные владельцы. Прижимают крестьян страшно. Года 2-3 назад закрылась соседняя копь и завод сахарный,
25 апреля
и с тех пор пошло разорение. Аренда земли под свеклу оказывала крестьянам серьезную помощь. Лишившись этой помощи Малевка стала голодать: голодает она и в урожайные годы, а в неурожайные тем более. Большая часть обрабатываемой земли арендуется у графов Бобринских (около 4000 десятин) и лишь меньшая представляет из себя надельную землю. Из-за этой аренды население находится в настоящей кабале у графов: оно задолжало им тысяч 150. Взыскивание долгов производится конторою жестоко: по приговору суда происходят постоянно продажи имущества, скота. Зависимость населения от этих богатейших помещиков выражается конечно и в найме рабочих: плата очень низка (чуть ли не 15 копеек в день). Что касается продовольственного вопроса, то отсутствие земской ссуды объясняется отказом села. Состоялся приговор о выдаче этой ссуды, а отказ объясняется тем, что ссуда обусловлена круговой порукой: крестьяне побогаче отказались ручаться за беднейших: и действительно, в селе масса нищих, убогих, которые все равно никогда не отдадут: какое право имели бы мы требовать, чтобы бедный, но еще не разоренный крестьянин платил за чужих ему нищих. Впрочем, земство не выдает ссуды вдовам, николаевским солдатам, вообще безнадельным, и поэтому часть аргумента отпадает. С другой стороны некоторые крестьяне говорят, что отклонение ссуды было проведено на сходе насилием старшины: чуть кто говорил за ссуду, его сейчас в кутузку.
Но хотя таким образом в Малевке – как и везде – есть богатые и бедные, дифференциация подвинулась мало: все приблизительно равны. Есть 2-3 тысячника (по 1-2 тысячи), сперва было больше: богатство это объясняют тем, что они не делились. Бедность объясняют большей частью как следствие усиленных дележей, несчастных обстоятельств: хозяин помер, детей много и т. д. Многие побираются. Голодный год только несколько обострил нужду: нищие говорят, что никто ничего не дает: сами терпят. Волостной писарь полагает, что в Малевке вообще не голодают. Я думаю, он хотел этим сказать, что в этом году не хуже других лет. Вообще Малевка это темное царство ленивой нужды, голодного молчаливого прозябания, царство теней. Мужики – какие-то никчемные и беспомощные, не видно блеска и огня в глазах, не слышно горячих речей; бабы, к которым относятся довольно презрительно, говорят много, но бестолковы, и вообще ниже мужиков по общему развитию – на первый взгляд. Дети – большею частью живые, красивые. Волостной писарь говорит, что мужики боятся друг друга больше, чем начальства: если кто-нибудь покажет, что просящий пособия – не стоит его, не беден, – тогда показавший это рисковал бы поджогом. Поджоги этого рода, по словам того же писаря очень часты, и потому на сходе мужики боятся говорить друг против друга.
Доктора и фельдшера нет, и никогда здесь не бывает: ближайший врач в 7 верстах. Земский начальник приезжает редко.
26 апреля
Мораль. А. А. Образцов говорит, что они мало тревожатся о своих родственниках и больных, жестоки к лишним ртам. Я не особенно это заметил. Впрочем и он обратил внимание, как один мужик своего брата чахоточного жалел и любовно об нем говорил. Мы посетили этого чахоточного. Он был жалок. Красивое продолговатое лицо, грустные горящие глаза.
До голодных годов Малевка была богата: не имела нисколько недоимки – теперь масса недоимок.
Сегодня бабы страшно надоели с своими болезнями, весь день после раздачи хлеба, мы лечим.
27 апреля
В Михайловское сегодня поехали за пособием. Это верстах в 15 отсюда. Велено из конторы являться всем лично. Выдавать по 1 пуду на душу. Подвода стоит 50 копеек. Мы сказали, что они ведь могут пешком идти, а хлеб потом сложить по 25 пудов. Пекарь говорит: а вот станут класть на телегу … и хозяин подводы и скажет: давай 2 рубля, а то не повезу.
Один мужик – брат того чахоточного – жаловался на большие траты на попов (см. расписание треб) и говорил, что истратил за этот год 17 1/2 р. на одни требы.
На счет продовольствия: попечительство церковно-приходское еще в декабре начало составлять список нуждающихся, и в январе роздало беднейшим 20 р., собранных в собственном приходе. Перед пасхой граф Вл. Бобринский прислал в попечительство 50 р. от Красного Креста, которые были розданы по тому же списку. Одновременно с нашим приездом граф из денег, ему лично присланных после его письма в «Новое Время» и «С.-Петербургские Ведомости», послал попечительству 300 р. За несколько дней из Михайловского, из конторы графов Бобринских (других, которые не в ладах даже с графом Вл. Бобринским), прислали запрос о том, сколько голодающих. Попы, когда мы приехали, были заняты составлением этого списка.
22 апреля
А. А. Образцов ездил в Михайловское с целью узнать, что именно намерена сделать контора для голодающих. Управляющего не застали. Другой какой-то служащий стал ругать мужиков и говорить, что голода нет, что список слишком велик и т. д.
23 апреля
был сход церковно-приходского попечительства. Небольшая комната волостного правления была вся полна народом – попечителями, избранными от каждых 10 дворов. За решеткой помещался старшина, 3 священника, диакон, брат старшины (бывший старшина) и мы. На сходе решили не уменьшать список, а еще несколько добавить его и перейти к составлению нового списка, который приняли бы на свой счет мы и попечительство.
Мужики на сходке вообще говорили мало, руководящую роль играли священники, но никакого внешнего признака насилия над большинством не было. Напротив были столкновения уполномоченных со старшиной. О. Василий пожелал внести в список одного крестьянина и приглашал пожалеть его. Тогда из толпы раздалось: «Tак ты бы сам и пожалел его, и не брал бы с него». О. Василий страшно рассердился. Застучал по столу, закричал. Потом пустили на голоса и предложение о. Василия было провалено 5-ю против 4. Голосовали только уполномоченные данного участка, поднятием руки. Поднимали руки очень робко и нерешительно. Нам рассказывали тут, что мужики страшно боятся друг друга. Бабы постоянно жаловались на власть и на священников.
29 апреля
Вчера были в Никитском, слушали экзамен церковно-приходской школы. Отправили письмо в комитет, где извещаем о намерении переменить местопребывание и просим еще 300 руб. Вечером у о. Семена читал нам одну свою проповедь насчет воскресных школ. Вообще он в проповедях касается общественных вопросов.
Вчера же приезжал становой: он выспрашивал о. Семена об нас, ходил в пекарню и смотрел наш хлеб: ему показали не тот, который мы раздавали, а другой – выпеченный без формы. Явившись к нам, он сразу заговорил быстро, как человек которому много есть порассказать. Он оказывался человеком довольно либеральным: смеялся над дворянами, над земскими начальниками; рассказывал про голодающих, которые пропивали даваемый им хлеб, про то, что в 91-92 гг. был настоящий голод, а теперь – только так. Образцов полагает, что в разговоре я был недостаточно настороже, но ничего лишнего кажется не сказал.
Сегодня Образцов был в мрачном настроении, объявил, что в Черняевку во всяком случае не поедет, что он окончательно разочаровался, что наша помощь или нуль или отрицательная величина.
Сегодня обходил несколько изб, из тех, которым мы давали пособия. Довольно бесцелен был этот обход: я хотел узнать положение тех, кому мы помогаем. В одной избе мне сказали, что хлеб едят все, что больше одного дня человек на картофеле не проживет. В другой, что здесь в Малевке есть случаи, что на одном картофеле сидят 1-2 недели. На Великом Посту умерла одна баба от употребления одного картофеля. Там же баба рассказывала мне, что недавно встретила человека, который остановился оперся на палку и не мог двигаться; когда она спросила, что с ним он ответил, что три дня на одном картофеле и ослаб.
Становой рассказывал, что попы не могут отказывать состоятельным (т. е. средним) мужикам в пособии, иначе последние не будут им платить. Говорят также, что священники вписывают тех, у кого свадьба скоро. Вообще много недовольных списком. Говорят, что и волостной старшина и священники пишут по пристрастию. Сегодня, когда я ходил, несколько мужиков говорили, что я их не провижу : не могу узнать кому – нужны помощи, кому нет, но враждебного отношения ни в них, ни в ком вообще из крестьян к нам я не замечал. Зато к начальству все относятся враждебно. Наша помощь вообще не ощутительна в Малевке, она слишком мала.
2 мая
Третьего дня мы сидели довольно унылые за чаем, когда вдруг подъехала тройка с бубенчиками и к нам в комнату влетел молодой человек с манерами Аркашки Несчастливцева с фигурой рецензента как его выводят в водевилях. Он отрекомендовал себя корреспондентом «Биржевых Ведомостей» Иноземцевым, командированным для исследования голода, граф Бобринский направил его в Малевку. Он привез нам несколько новостей, быстро рассказал нам характер своего путешествия и сразу стал расспрашивать о голоде, на накопившемся у нас материале. Мы рассказывали все, что могли. Решительно каждое сообщение приводило его в неописуемый восторг. Он ерошил себе волосы, хлопал себя по ляжкам, нервно ходил по комнате и поднимая брови выкрикивал: превосходно! Это удивительно! Скажите! Побывали у отца Семена. Тот ему порассказал порядочно. О. Семен любит рассказывать. После этого посещения Иноземцев стал говорить, что он напишет о Малевке сенсационную корреспонденцию. Вернувшись мы еще немного поговорили, причем я вступил с ним в спор. Он говорил с авторитетом, но без весу. Он ночевал у нас две ночи. Вчера я с ним ездил в Никитское. Там слушали уроки на курсах, устроенных графом Бобринским и составляющих его idee fixe: 2-летние курсы для женщин окончивших воскресную школу с целью выработать из них учительниц. Я определенного мнения еще не составил об этой идее. В ней чуется конечно барская затея: граф непременно хочет, чтобы эти учительницы ходили в своих серяках и поневах, и это кажется наиболее и забавляет и привлекает. Другой недостаток – монастырский дух курсов: закону Божию придается первое и решительно подавляющее значение. Курсистки отличаются бесстрастным выражением лица, иноческими движениями – потуплением глаз до[по]лу. О. Петр накормил нас обедом. Он рассказывал как нажился никитский старшина в голодные годы: взял в аренду на 9 лет земли с 80 наделов по 4 р. 1 десятина, по кускам и теперь, опять таки по кусочкам отдает их по 11 р. 1 десятина . Вообще совершенно отрицательные отношения к волостному старшине. Выборы этого лица – пародия на самоуправление. Ибо против старшины никто пикнуть не смеет: у него слишком большая власть. Поэтому на выборах в волостной сход он проводит беспрепятственно своих кандидатов, которые потому и выбирают его старшиной. Самоуправление для крестьян о . Петр вообще считает невозможным, и полагает наиболее целесообразным сделать из волостного старшины чиновника по назначению. Только чужой для деревни человек с сильною властью может принести ей пользу, но такой человек, по словам о. Петра, может в 3 года застраховать село от всякой возможности голодовки. Голодовки – не от неурожая, а от дурного управления: нужно запасы делать. Не даром граф Бобринский назвал его Бисмарком во время голодовки 91-92 гг. когда о. Петр был первым почти лицом в уездном попечительстве. А про себя самого, как он-то сам нажился, он не рассказывал. Нам говорил много на следующий день о. Семен. И, конечно словоохотливый о. Семен не замедлил пополнить мои сведения об этой стороне в характеристике о. Петра. Во-первых о. Петр взял из Красного Креста из сумм, ассигнованных на голод в уезде, 1000 р. к себе в попечительство Никитское. Во-вторых в голодные годы выдал двух дочерей и каждой [дал] в приданое по 1000 р. Наживались они тогда здорово по мнению о. Семена. Красный Крест прямо поручал на их собственное усмотрение выбирать, кому выдавать хлеб даром, кому по дешевой цене: они мужику продадут по дешевой цене, а в отчете занесут его в графу получающих даром. Их никто не проверял. Конечно о. Семен и завидует немного о. Петру. Но с другой стороны… Недавно я слышал от старосты мнение его о попах наших малевских. Всех добрее будто бы о. Иван (а Образцов слышал, что и этот жесток, не уйдет из избы, пока не получит последнего пятака). Всех деловитее о . Василий, но и всех больше берет. О. Семен больше всего принимает к сердцу дело продовольствия, но тоже жаден. По словам старосты, так же как и станового, священники боятся отказать иному мужику в пособии. Тот же староста высказывал мнение, что хотя нынешнее положение дел несравненно лучше, чем в 91-92 гг., но и теперь без небольшой помощи, оказываемой попечительством и т. д. были бы случаи голодной смерти. Один мужик всю зиму питался так: брал 1/3 мякины, 1/3 сырого картофеля, 1/3 муки и так пек себе хлеб. Зато ему хватает до сих пор: ему и пособия не выдали. С лебедой едят многие.
Вообще все говорят, что в виду огромных размеров выдачи в 91-92 гг. (тогда помощи не получали менее 1/3 душ), теперешнее положение хуже. Штейгер Моховской шахты, где мы сегодня были, решительно это отрицал. В те годы по его мнению, почти весь скот был продан. Поэтому тогда весной были огромные цены на скот (например корова – рублей 60) точно также и на другие предметы, например на солому. Штейгер говорил также, что заработки с тех пор не уменьшились, а скорее увеличились. О. Семен и о. Василий порассказали Иноземцеву порядочно интересных вещей: они рады были, что есть кому пожаловаться. Интересно было про земского начальника здешнего: он оказывается совсем не живет в своем районе, камера его в другом уезде, он гоняет крестьян к себе за 100 верст, в Малевке ни разу не был в этот неурожайный год. Он состоит почти на жаловании у Михайловской конторы, последняя платит его долги, поставляет корм для скота с своего сахарного завода, разный другой материал и т. д. Понятно, как решаются споры между крестьянами и конторой. О. Семен рассказывал, что бывают случаи недельного и даже 2-недельного сидения на одном картофеле. Сегодня утром Иноземцев уехал. Мы почти весь день посвятили на путешествие в шахты в Левенках, принадлежащей какому-то англичанину Mиллеру. Последний выплатил собственникам земли – огромные суммы. Левенские крестьяне получили около 200 тысяч рублей за землю, и с пуда угля. Но все это прошло незаметно, получалось понемногу и пропивалось помногу. Теперь у них осталось только 11 тысяч, полученных сразу по суду с Миллера за колчедан, за который тоже нужно было платить с пуда, а на самом деле не выплачивалось. Эта сумма не может быть никак использована без воли земского начальника. Они мечтают купить на это земли. В этом году просили на продовольствие выдать 1 тысячу. Земский не разрешил. В прошлом году граф Бобринский приезжал молить их пожертвовать 1 тысячу на школу. Они не согласились, хотя он даже расплакался на сходе. В шахте было интересно. Гадко и жестоко там. Сырость, тьма и копоть, копоть. Из этих коптилок лампочек, которые наполняются каким-то дрянным парафином, в легкие проникает должно быть великая мерзость.
3 мая
Сегодня раздача хлеба была. Опять не все пришли. Погода чудная. Я чувствовал себя немного слабым, и главное немного не по себе. Ужасно редко бываю совсем доволен. Малевка с каждым днем хорошеет. Прелесть здесь как красиво. Вечером приходил брат того чахоточного. Разговорились о податях (он платит 6 рублей податей, а его несчастная десятина дает ему, как мы вычислили, 10 рублей, если бы он продавал весь ее продукт) и о прочем, и очень быстро разговор принял весьма мятежный характер. Он все говорил о незначительности надела, о переселении в Сибирь, о господах, которые живут на счет мужиков. Когда А. Образцов напомнил о возможности взять землю у помещиков, он весь оживился, и стал весьма откровенен. Взять землю у помещиков – его лучшая мечта. А. Образцов напомнил о Пугачеве и о невозможности победить господ, если прямо просто восстать. Но он еще раньше сказал, что смерти все равно не миновать, что уж пойти бы прямо . . . Конечно, сейчас же на счет царя, что дескать ничего ему не сказывают. Но мы не встретили никакого недоверия и возражения с его стороны, когда стали говорить, что царь все знает, да не хочет, что он заодно с помещиками и т. д., что он не признает голода, не велит говорить правды – и т. д. Он очень враждебно отзывался о земских начальниках, и вообще о всем начальстве. Потом, шепотом рассказал, что прошлым летом у Богородицкого графа вышло с крестьянами столкновение: мятеж, для усмирения которого был вызван полк солдат. Крестьяне проведали будто бы, что земля, которую граф считал свою, может принадлежать им и стали на ней косить и пахать. Мужик пашет, а солдат стоит и не пускает; так и не пустили. Но судиться они еще кажется не кончили. 30 человек за мятеж посажены в острог. Вообще этот мужик прямо таки горючий материал. По его словам, старшина имеет здесь в Малевке, помимо жалованья, рублей 300 незаконного дохода. И как он решительно высказывался про безусловный антагонизм между господами и мужиками: ведь во всех судах только господа сидят, мужиков никого нет. Как он хорошо понимает, что губернатор не хочет голода и что господа должны отрицать голод. Он между прочим закинул удочку, что дескать почему бы нам, например не доставить грамотку Его Величеству, о тяжелой жизни крестьян. Рассказывал, что один из бывших солдат, долго тягавшийся с помещиком из-за земли, подал грамотку в руки самому царю – был удовлетворен. Наш разговор был прерван вошедшими к нам бабами, которые принесли ребенка, раненого в голову лошадью. Рана глубокая, но череп кажется не проломлен. Мы, т. е. главным образом А. Образцов долго возились с ребенком. Потом у нас долго сидел писарь. рассказывал, между прочим, что в Малевке, в противоположность другим деревням, почти нет никаких забав, кроме качелей по некоторым праздникам, да безнравственных игрищ, на которые собираются молодые люди всего участка (и женатые) и на которых он никогда не бывал (как человек хорошего тона и поведения). В других же деревнях кругом, и хороводы бывают, и игры в мяч, и городки и бросание венков в реку на Тройце. Потом рассказывал про ужасные нравы дьячков здешних, которые в церкви на клиросе всенародно показывают друг другу сороковки и разбивают в кровь носы.
4 мая
Чернов говорил еще про ополчение, высказывал неудовольствие на это учреждение. Говорил, что много от него неудобств, отрывает от работы, а пользы от него не видно никакой. – Сегодня приехал к нам становой и передал две бумаги. В одной исправник, ссылаясь на распоряжение губернатора за № . . , «секретно» предписывает становому приставу обязать студентов СПб Университета, А. А. Образцова и А. М. Рыкачева подпискою прекратить их деятельность по оказанию помощи пострадавшим от неурожая. В другой «мы нижеподписавшиеся, студенты СПбУ Александр Адрианович Образцов и Андрей Михайлович Рыкачев обязуемся прекратить нашу деятельность по оказанию помощи пострадавшим от неурожая, в чем и подписываемся». Я поколебался было подписать, но Образцов сразу решил подписать и мы подписали свое отречение. Становой был очень любезен, говорил, что, конечно, мы можем передать дело священникам, и можем еще побыть в Малевке; «Эту выдачу еще произведете, а потом уже попросим священников», «ну а без дела вам и самим в Малевке не захочется жить». Рассказывал опять про голод 91-92 гг., что тогда будто бы давали пособие зря, крестьяне чувствовали себя прекрасно, что видно уже из того, что больше браков было чем обыкновенно (о. Семен объяснял это потом тем, что за свадьбу тогда меньше брали, а также тем, что крестьяне справляли свадьбу дешево, не считая своим долгом делать большое угощение) и пьяных было больше. Говорил также с сожалением и с снисходительностью о графе Владимире Алексеевиче Бобринском, – что как это он такой опрометчивый поступок совершил (открытое письмо о голоде), что его теперь везде чистят и т. д. ! После его ухода мы чувствовали себя довольно скверно. Пошли на выдачу. Там встретили Чернова, от которого Образцов кое-как постарался отделаться. Мне было его немного жаль: ему видимо опять хотелось поговорить. Но нам было не до того. Вернувшись мы стали обдумывать, хорошо ли мы поступили, что подписали и в конце концов пришли к заключению, что поступили скверно. Образцов от злости кулаком по столу жестоко стучал. Потом мы принялись за чтение и успокоились. Я полагаю все-таки, что лучше было не подписываться.
5 мая
Сегодня Образцов совсем как-то расклеился точно; говорит: если бы не вы, я бы сейчас уехал, он очень расстроен вчерашним появлением станового и считает, что нам после этого нечего делать. Ездили сегодня в Никитское покупать пшено. Так как лавочник не уступил по 1 р. 5 к. то купили не 25, а только 6 1/2 пудов, на первую выдачу. По пути интересное мнение нашего возницы: что им от молитвы, с которой обходят село священники, никакой пользы, а только убыток, и что вообще лучше бы было если бы попы не собирали денег с паствы, а получали определенное жалованье. Вечером ходил к Чернову. Так как там были незнакомые лица, то решительно говорить не решился, но начальство вообще поругали. Возвращаясь, слышу, зовет пономарь с деловым видом: попросил, чтоб я выпил у него чаю и стал расспрашивать про корреспондента, говоря, что очень много бы можно было написать ему, и как ему писать, и когда мы уедем. Мне это показалось подозрительно, и я был настороже. Посидели не долго.
6 мая
Сегодня получил письма. Между прочим от Пичахчи, вследствие которого решили завтра выехать в Богородицк и предложить свои услуги графу Бобринскому. Ездили в Непрядву для переговоров с заведующим земским складом. Опять толковали про народ, про голод и т. д. Все его мысли витали на прирезке земли, и на царя все-таки надеется, но когда я утверждал противное, он не возражал. Про Екатерину II он передавал слова одного мужика ихнего «она всех нас мужиков про . . . » Спрашивал между прочим правда ли что студенты иные в Бога не верят. Говорил что царя у них часто и много ругают («и матюгом иной раз ругнет»), и что это ничего. Про Сибирь много мечтает.
Как рассказывал о. Василий становой ходил по избам, в которых мы были и расспрашивал крестьян про нашу деятельность.
Пономарь взял у меня сегодня карточку и обещал писать.
8 мая
Вчера выбрались из Малевки. На прощанье о. Василий угостил нас яичницей и разговором. Он говорит, что о. Иван с самого начала был против нас и боялся нас пускать опасаясь пропаганды. Ехали из Малевки на двух телегах. Трясло порядочно. Образцов все говорил: неужели поедем в Черняевку, ему не хочется. По дороге Чернов (он нас и вез) рассказывал опять в том же духе, но явился нам с другой стороны. Этот раз затрагивал больше вопросы религиозные: не отнимает ли учеба веры? (он приводил примеры отказа от веры вследствие учебы из своей крестьянской жизни) и что такое по вашему, «по студентски» чудеса и вещие сны. У него года 3 тому назад мальчик утонул в бочке и с тех пор по его словам он без слез не уходит из церкви. С глубоким чувством приводил он притчу о мытаре и фарисее, о том, что возвышающиеся будут унижены, а унижающиеся возвышены. Граф посоветовал нам обратиться к исправнику и объясниться с ним. Вчера мы направились к исправнику но не застали его дома. Переночевали у графа. Утром за чаем какой-то господин рассказывал про возмутительный случай в Туле. Какие-то мелкие чиновники громко сказали про станового, что это первый взяточник. Через несколько времени этих несчастных потащили в кутузку и высекли. Пошли к исправнику. Образцов придумал прекрасный предлог для разговора. Наше дело было собственно заявить, что мы отреклись от деятельности только как уполномоченные В.Э.О. а не от всякой деятельности. Образцов начал с того, что пожелал узнать о причине нашего устранения: направлено ли распоряжение губернатора лично против нас или лишь против уполномоченных общества. Исправник премило нас успокоил, заявил, что это направлено только против В.Э.О. Ответил утвердительно на мой вопрос: итак мы устранены от деятельности только как уполномоченные В.Э.О. ! Спросил нас, уезжаем ли мы в Петербург. Образцов сказал – в Тулу. Он посоветовал нам явиться к губернатору и рассказать наши впечатления губернатор дескать тоже подтвердит, что против нас лично ничего не имеет. Вообще исправник порешил должно быть, что мы просто струсили. Образцов говорит, что чувствует себя скверно.
Чернов еще рассказывал, что их земский начальник сильно дерется. Прочел письмо Нацвалова в СПб. Ведомостях и позавидовал: вот молодец! Письмо чрезвычайно смелое и сильное.
Чернов говорил также, что он слышал вообще, что студенты часто в Бога не верят. Интересовался 1-м марта. По слухам, дошедшим до него, если бы Александр II еще несколько прожил, то «ему вышли бы такие лета и дали бы ему Белого царя и стал бы он превыше синода» тогда как теперь он против синода идти не может.
10 мая
Вчера земский доктор Петкевич говорил, что человек может примениться к картофельной пище и жить на одном картофеле например целый месяц.
Третьего дня выехали из Богородицка. Графиня Ю. А. Бобринская рассказывала, что некоторые попы относятся отрицательно к излишнему усердию по отношению к Закону Божию на Никитинских курсах: из этого дескать легко сектантство выйдет, это замечательное явление: ведь действительно подробное изучение сект и ересей должно будить мысль и отталкивать от мертвящего православия. Граф мыслями весь в Петербурге он думает так: или я или губернатор и ждет телеграммы, чтобы ехать представляться Его Величеству. Его опровержение на заявление губернатора об отсутствии голода очень интересно. Но насчет тифа он кажется все-таки увлекся. Здешний черняевский доктор говорит, что тифа голодного нет, но он сам знает, что был заявлен один случай тифа от голода. Уехали мы нарочно не прямой дорогой, а через завод [таким] образом, чтобы наш отъезд не был заметен в городе. Все это очень забавляет графа по-видимому : он гордится своей борьбой. Здесь в Черняевке мы не застали о. Александра, но встретили его еще раньше, на пути. Здесь же нашли весьма милое его семейство: семинарист, собирающийся в университет, девочка-сорванец лет 15 (племянница), теща – бывшая попадья, много рассказывавшая нам о злоключениях Черняевки, о голодовке, и сама матушка, которая не любит, чтобы ее называли матушкой. Семинарист – славный, добрый должно быть: открытый вид, умные глаза, веселый нрав. Сначала было заявил, что никакой помощи не нужно, но потом под влиянием других, сознался, что помощь нужна. Но вообще на счет благотворительности высказался отрицательно: дескать портит это мужика: в 91-92 гг. мужику было лучше, чем в урожайные годы, так как его много даром кормили; тогда граф Л. Н. Толстой прямо заявил, что в Богородицком уезде голода нет и помогать не нужно, а помощь была очень обильная. «Эго все-таки полумеры». Для поднятия благосостояния нужны по его мнению настоящие большие реформы и прежде всего увеличение наделов. «Ну вот вы и постарайтесь это дело провести», – сказал я. «Ну нет, я бы если меня и просили отказался, разве тут такую голову нужно иметь. С меня довольно и простым работником быть». Он сказал это серьезно и просто. Рассказывал он про мрачные стороны здешней жизни: земский начальник например «берет в долг», т. е. попросту состоит на жалованьи у волостного старшины. Крестьяне иногда бунтуют, как например в борьбе между графом Вл. А. Бобринским и Иевлевом, которая закончилась призванием целого полка солдат. И другие крестьяне постоянно ссорятся за землю с господами.
О. Александр рассказывал, что однажды из-за податей черняевские крестьяне пошли с кольями на исправника. Про Никитянок семинарист и вся семья отзывались с насмешкой и считали все это забавой. Но о. Александр одобряет. Я чувствовал себя очень хорошо в этот вечер, проведенный в семье о. Александра: все они казались мне и милыми и добрыми. Семинарист вообще с каким-то презрением говорил о графе и о его теперешней борьбе: дескать прокладывает себе путь в Петербург, на высшее назначение. Вчера утром ходили по избам. Образцов сразу, со второго мужика заявил, что здесь помогать не стоит. По-моему это не основательно. Но я согласен, что наши 500 р. были бы полезнее в другом уезде. Однако и здесь они будут полезны. Правда в Малевке теперь положение, пожалуй, хуже. Но когда земская помощь будет съедена, здесь будет скверно. Потом я ходил в Исаевку. Эга деревня указывалась нам как пример голодающей деревни. Она прихода Иевлева, а в Иевлеве 9 мая – престольный праздиик. Поэтому в Исаевке мужики были подвыпивши а девки большой толпой ходили кругом деревни, пели песни, водили хоровод. Красивые у них костюмы: черный, красный, золотой цвет так и пестреют в живой, трепещущей куче. Староста сказал мне, что в настоящую минуту помощь и вовсе не нужна: а вот после выборов земского съезда, тогда будет плохо. Сам староста получает ссуду, хотя и самый богатый мужик, не получило ссуды всего человека 4. Сегодня Образцов познакомился с живущим здесь поднадзорным, бывшим студентом. Он сказал, что о. Александр не надежен – испуган.
Были вечером у управляющего: управляющий – отец этого поднадзорного. Сам поднадзорный ничего интересного не говорил. Отец и еще какой-то служащий в конторе страстно говорили про крестьян, что крестьяне – лентяи и никакого голода нет, что земство ничего не понимает и делает глупость раздавая хлеб всем без разбора. Главная же его вина в том, что оно не разъясняет, что выдаваемый хлеб – ссуда, а не пособие, что следует его возвратить. Из-за этого пособия крестьяне ленятся, не идут на работы, мало того, ленятся и на своей собственной земле. На одной и той же земле, при одном и том же удобрении и одновременном сеянии, у одного получается 26 копен на десятину, у другого 7 исключительно потому, что один пахал лучше чем другой. Крестьяне дескать убеждены, что их кормит царь, потому что царю нужны солдаты, и что кормят их даром, убеждены, что им дадут еще земли. Добром это не кончится. Он уверен в возможности и неизбежности бунта.
Взял с собой
- письменные принадлежности с градусником и щетки зубные новые
- Геркулес
- коробка мела зубного
- мыло
- борная кислота
- вата гигроскопическая
- чай
- уксусная эссенция в башлыке
- две баночки с Геркулес
- красного вина бутылка
- подсвечник с розеткой
- спиртовая лампочка
- гребенка и щетка
- щетка платяная
- порошок на дорогу
- мыло на дорогу
- полотенце
- книги
Белье
- Новых простынь больших 3
- Простынь старых 3
- Наволочек 3
- Полотенец личных 6
- Тряпок 5
- Салфеток больших 2
- Салфеточек 7
- Простынь маленьких 1
- Коломянковых рубашек 1
- Рубашек ночных 6
- Рубашек денных 6
- Носков 12
- Платков 6
- Тужурки 2, сюртук новый, пальто старое, башлык, брюк 2.
- Кашне, печатки белые (в сюртуке), перчатки теплые
- Подушка, 1/2 пледа
- Матрац, ремни, 2 одеяла
- Тарелки, блюдечко с чашкой
- Два ножа, две вилки серебряные, ложка, … , кастрюлька
В Черняевке осенью было очень скверно. Все страшно боялись зимы и спешили продавать скот. Около 2/3 всего скота было продано. Лошадь, в обычное время стоившая 30 р., продавалась за 2 р. 50 к. Коровы были несколько дороже, потому что шли на мясо. Хлеб ели с лебедой и осенью и зимой до земской ссуды; лебеды иногда клали 2/3. Теперь хлеб едят чистый, благодаря ссуде (1 пуд на душу в месяц). Но в одном дворе не получающем ссуды нам попался хлеб с примесью лебеды, хотя и незначительною. Нам сказали, что … будто теперь меньше лебеды в виду рабочего времени: если бы хлеб был так же скверен, как зимой, то мужики не могли бы работать как следует. Покамест земская ссуда поддержит население, но даже до конца июня ее не хватит, а на июль так и не будет выдаваться, как говорит граф. Не хватит ее на июнь отчасти потому что выдают не на всех, на работников не дают, отчасти потому что подсыпают муку скотине, отчасти потому что полученная рожь идет на уплату долгов; например одна баба говорила, что из 2 пудов, ею полученных, она 1 пуд сейчас же отдала за долг. Топливо и корм скотине особенно пагубно отозвались на населении. Крыши у риг разбирали, у дворов, у задворков. Один мужик и у избы крышу снял. Теперь хлеб у всех есть. Обсеялись почти все. Очень немного осталось необсеянной земли. Податей в этом году нужно было собрать – 6000 р., а собрано 600. Осенью один мужик хлеба не ел дня 3 , а старуха его должно быть дня четыре; батюшка спрашивает ее, что она делает. Она говорит: обедаю, а сама ботушки ест (листья от редьки).
мая 11
Сегодня день прошел без дела. Ходили в лес гулять. В лесу чудно хорошо. Цветочки, листочки, солнышко … пчелки жужжат. Но я устал, ибо проснулся слабый, разбитый. Живот болит. Говорили мало интересного. У батюшки рассказывали как один семинарист сватался к дочке здешнего попа и уж благословили их и целовались они, и взял жених 100 р. взаймы, да вдруг и улепетнул, а теперь женится на дочери Малевского отца Ивана. О. Александр говорит, что лучше осматривать амбары у всех, кто хлеб получать будет; сделать обход. Завтра собираемся в Щегловку. Вспоминали они как в голодные годы в Малевке крестьяне получили ссуду из одного источника, а потом свезли ее в лощину, когда пришли из другого источника амбары обыскивать. И в Исаевке то же было: прямо в веретьях сложили куда-то в лощину свой хлеб, когда их осматривать пришли.
мая 12 утром
Сейчас был граф, проездом в школу на экзамен. Весь в восторге, что его опровержение напечатано в СПб. ведомостях . Он спит и бредит своей борьбой и кажется немного преувеличивает. Про корреспонденцию он говорит, что много он приврал. Например граф никогда не говорил крестьянам при Иноземцеве, что дай Бог только полуумирающих с голоду накормить.
2 часа дня
Сейчас ходил по Щегловке со старостой. Он по-видимому страшно боится мужиков, при них ни одного слова из него не выжмешь. Да и вообще все время обхода ничего не говорил, и когда я спрашивал его мнения, отмалчивался. Но должно быть отношения у них не наилучшие: с одной бабой здорово сцепились. Она его стала упрекать, дескать кто дает выпить, тот и получит пособие. Когда мы вернулись к старосте, он был очень зол: им, нехристям, ничего не нужно давать; бьешься, бьешься для них, а они вместо того. .
Потом мужик, который вез меня в Мшищи говорил, что прежде старостой был брат нынешнего старосты и что этот брат сильно порасстроил хозяйство в бытность свою старостой: … и проч. (Это говорят от пьянства: старосты иной раз шибко гуляют.)
Кто-то говорил мне, что становой сам говорил, что Иевлевские крестьяне в споре с графом Вл. А. Бобринским (когда полк вызывали) совершенно правы и что он одолел только на основании давности.
13 мая
Староста в Щегловке сначала сказал, что это неправда, будто бабы все за долг много отдают, а потом оказалось, что все вперед заедают. Сам староста роздал четвертей 9 в долг. Говорят без процентов это они получают. Однако с другой стороны я слышал, что отдают хлеб, а сам процент берут работой, да водкой.
Из «Предварительного отчета о поездке в Тульскую губернию уполномоченных Комитета помощи пострадавшим от неурожая Императорского ВЭО А. А. Образцова и А. М. Рыкачева, составленного А. М. Рыкачевым»
Становой
12 мая был становой пристав (тот же, с которым мы имели дело в Малевке), и расспрашивал нас о наших целях, а черняевцев о нашем поведении.
Наша деятельность опять пресекается
Утром 14 мая он опять явился к нам и предложил подписать бумагу, в которой мы, А. А. Образцов и А. М. Рыкачев удостоверяем, что через станового пристава нам объявлено, чтобы мы прекратили всякую деятельность по оказанию помощи пострадавшим от неурожая впредь до получения разрешения от губернатора, и обязуемся поступить согласно этому распоряжению. Мы согласились подписать, но с тем, чтобы была уничтожена последняя фраза – об наших обязательствах. Становой против этого не возражал, и в таком виде бумага была нами подписана. Вместе с тем становой сообщил нам, что, по распоряжению начальства, он приказал старшине и старостам, при малейшей нашей попытке продолжать свою деятельность – в виде ли собирания сведений или как-нибудь иначе – тотчас дать знать об этом в Богородицк, после чего уж «будут приняты соответствующие мерь». Далее, он сказал нам, что старшинам и старостам вообще будет приказано не давать никаких сведений и не оказывать никакого содействия никому, кто интересуется голодом, не имея от губернатора «открытого листа», и в случае появления таких лиц – будь это уполномоченные от графа, или сам граф, или священники, как частные лица, всякая их деятельность будет немедленно пресекаться. . . . – Приходилось бросать дело в самом начале . . .
Передача дел в Черняевке
К печению хлеба мы так и не приступали. 20 пудов забранной муки мы решили распределить между 5 беднейшими дворами, чтобы обеспечить их до некоторой степени уже на все время: 2 семьям мы назначили по 3 пуда, 2м – по 4 пуда, и одной – 6 пудов. О. Александр не взялся произвести эту раздачу, говоря, что на него пойдут слишком большие нарекания со стороны крестьян, которые ожидали большей помощи и сочтут выбор 5 дворов (сделанный по указанию о . Александра) произвольным и несправедливым. Тогда мы попросили раздать муку местного земского врача Эдмунда Федоровича Петкевича, который и согласился на это. О. Александру мы оставили 7 р. 40 к., а именно 5 р. на поправку крыши крестьянину Митрофану Николаеву, разобравшему крышу у избы на топливо (в Черняевке разобрано много крыш у риг, амбаров, «дворов», но изба с разобранной крышей там при нас была только одна) и 2 р. 40 к. на покупку – для обсеменения – 3 пудов гречихи Ивану Гаврилову Пушкину (по 80 к. пуд). Оставить все наши деньги о . Александру или черняевскому попечительству мы не решились, все еще не зная, будет ли Обществом послан к нам на смену заместитель и какие ему будут даны инструкции.
Богородицк
15 мая мы тронулись в обратный путь. В Богородицке граф Бобринский был занят приехавшей из Тулы Комиссией, в лице вице-губернатора, секретаря от дворянства и еще кого-то, на которую было возложено произвести ревизию уездной управы и расследование о продовольственной нужде. Поэтому самого графа нам видеть не удалось. Мы просили графиню Софью Алексеевну Бобринскую препроводить в Управу 15 р. за взятые нами от земства 20 пудов ржаной муки по 75 к. пуд. За вычетом этих 15 р. мы оставили у графа Вл. Ал. Бобринского всего 473 р. 10 к., которые и просили передать нашему заместителю, если таковой объявится.
Губернатор
В Туле мы побывали у наших новых знакомых С. А. Немолодышевой и С. М. Блёклова, который, как оказалось, ездил в качестве уполномоченного от Вольного Экономического Общества по Новосильскому уезду. С. М. Блёклов посоветовал нам явиться к губернатору и спросить разрешения продолжать нашу деятельность. Он полагал, что есть некоторая надежда на такое разрешение ввиду будто бы переменчивого настроения мыслей г. Шлиппе, и что окончательно выяснить его отношение к нашему делу важно в особенности для нашего заместителя. Хотя мы и не надеялись на сколько-нибудь благоприятный результат, но все-таки решили поговорить с губернатором, так сказать для очищения совести. Так как А. А. Образцову необходимо было ехать в Москву, то остался в Туле я один, и утром 16 мая предстал пред начальником губернии. Я сообщил ему свою просьбу позволить мне продолжать начатое дело. Губернатор осведомился, в каком университете я состою и в каком уезде действовал; затем сказал, что исполнить моей просьбы не может, потому что для помощи населению есть местные органы и чужим людям делать нечего. Он припомнил, что я послан в качестве уполномоченного В.Э.О. и что было бы нелогично желать действовать от себя лично, если запрещено действовать от Общества. Я постарался разъяснить Его Превосходительству, что нелогичности тут нет, что полномочие может быть признано законным или незаконным, тогда как частная благотворительность, насколько мне известно, законом никому не воспрещена. Его Превосходительство сказал далее, что мне гораздо лучше было бы присоединиться к церковно-приходским попечительствам. На это я ответил, что мы все время и действовали заодно с попечительствами, и что именно для продолжения такой совместной деятельности и потребовалось специальное разрешение губернатора. Но г. Шлиппе тотчас же разъяснил, что под присоединением к попечительствам он подразумевал исключительно пожертвование денег в пользу попечительства и что он не желает допускать в этом деле никакого участия личным трудом со стороны «чужих людей». На этом и кончилась наша краткая беседа, которую граф вел стоя, не приглашая садиться и не протягивая руки. Во время разговора я поостерегся называть имя графа Бобринского и не упоминал, что мы хотим действовать от его имени.
Передача 200 р. попечительству Черняевскому
Так как после этого визита к губернатору уже окончательно выяснилось, что в Тульской губернии и в особенности в Богородицком уезде уполномоченные В.Э.Об. не могут участвовать в непосредственной выдаче и распределении пособия, то я уже из Тулы написал графу Вл. Ал. Бобринскому, чтобы он передал из наших денег 200 р. черняевскому церковно-приходскому попечительству, остальные же 273 р. 10 к. должны были поступить в распоряжение нашего заместителя, который мог бы уже по своему усмотрению выбрать в какое село, и даже какой уезд их направить. 18 мая я простился в Москве с А. А. Образцовым, который наследующий день хотел выехать в Красноярск, а 19 мая я вернулся в Петербург. 20 мая я вкратце рассказал об нашей поездке в заседании Комитета для оказания помощи пострадавшим от неурожая.
Добавить комментарий
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.